Привет, мамочка! Ты сегодня очень даже неплохо выглядишь, улыбнулась я, осторожно присаживаясь на краешек громоздкой больничной кровати.

— Не обманывай меня, — раздраженно отреагировала она на мой комплимент и отвернулась в сторону окна.

Я не могла не врать тяжело больному человеку, тем более такому близкому.

— Тебе что-нибудь нужно? — прервала наконец затянувшееся молчание.

— Что, например? Единственное, чего я хочу, — чтобы ничего не болело…

— Так, может, позвать медсестру? — спросила я.

— Не надо никого звать. Мне теперь поможет только одно, и все закончится…

— Мама! Не говори так!

— Да ладно тебе, Ася, — обреченно произнесла она. — Я чувствую, что мне уже пора туда. Пришло время. Вот и все…

— Мамочка! — тихонько прошептала я.

Несмотря на то что она родила меня и воспитала, мы никогда не были особенно близки. Рядом со мной жил злой, холодный и требовательный человек. Однако мысль, что ее не станет, заставила содрогнуться.

— Ты говоришь, что я неплохо выгляжу, да? — мама решила сменить тему. — Зато тебе не мешает сбросить хотя бы пару килограммов.

Я наклонила голову. Упреки и критические замечания из родительских уст меня уже не особенно трогали — давно к ним привыкла и не вступала в пререкания.

— Эти беременности и роды і тебя совершенно измотали.

Посмотри, на кого ты стала похожа, — продолжала мама.

— Я надеюсь, что троих детей тебе наконец-то хватит.

— Если ты об этом хотела поговорить со мной, то мы не планируем больше рожать детей, обиженно ответила я. Сегодня утром мать сама позвонила мне и попросила прийти. Сказала, что хочет о чем-то со мной поговорить. -Да, именно об этом! — мама не скрывала своего раздражения. — О том, что ты никак не выберешься из пеленок. Я сжала ладони и напряглась.

— Тогда я, пожалуй, пойду — произнесла тихо.

— И уходи! — фыркнула она. Мать опять была недовольна. Я поцеловала ее в сморщенную щеку, закрыла свою сумку, встала и направилась к двери.

— Асенька! — она произнесла это как-то так нежно, тепло и породному…

Я резко остановилась и удивленно обернулась. Это почему-то опять вызвало у нее раздражение и злость.

— Не нужно так пялиться на меня. Иди уже отсюда… — мать махнула рукой.

Я вышла из палаты потрясенная и обиженная.

— Ничего не понимаю! — прижалась к мужу, когда пришла домой и рассказала о посещении мамы. — Ведь она умирает. И даже в такую минуту ее невозможно выдержать. Что я ей сделала, откуда столько ненависти? Ни одного доброго слова не услышала!

— Ничего ты не сделала, — Миша погладил меня по волосам. — В том, что это злой человек, нет твоей вины.

— Она не злая, — не соглашалась я, хотя на самом деле супруг был прав.

И мне даже нечего было сказать в ее защиту. Мама всегда была очень требовательной по отношению ко мне, все время і крутила носом. Я объясняла себе, что это из-за одиночества, из-за тяжелой жизни, из-за той болезни, с которой она долго вела неравную, безнадежную борьбу. Только все эти объяснения помогали мне лишь на некоторое время. Иногда казалось, что мать хочет меня наказать за что-то. За сам факт моего существования. Ее придирки были невыносимыми, и будучи еще маленькой девочкой, я убегала от действительности в свой придуманный идеальный, добрый и радостный мир. Там у меня была сестра, с которой я делилась горестями и которой доверяла свои секреты. Это была очаровательная беленькая девочка, которую я очень любила, потому что она была так похожа на меня… Я представляла себе сестру настолько реально, словно видела ее воочию, и разговаривала с ней вслух. Это продолжалось до тех пор, пока мама не услышала, что называю свою куклу сестричкой. Тайные детские фантазии оказались раскрыты. И по сей день помню, как истерически кричала мать:

— Нет у тебя никакой сестры! Она существует только в твоей тупой голове! Забудь об этом навсегда!

Господи, как я тогда плакала! Как возненавидела маму за эти слова! Пожалуй, она поняла, что была излишне резкой, потому что подошла ко мне и крепко прижала к себе. Это было единственное мамино объятие, которое я помню. В тот раз она обняла меня от всей души, искренне и нежно. Когда я познакомилась с Мишей, мы с матерью еще больше отдалились друг от друга. Она не могла смириться с тем, что в моей жизни появился мужчина, что я с кем-то встречаюсь и счастлива.

— Все мужики одинаковые, злобно наставляла она меня. — И ты сама это поймешь, только будет поздно!

Но я ее не слушала. Верила, что у меня получится все то, что ей не удалось. О своем отце не помнила почти ничего: только то, что он ушел от нас, когда я была еще совсем маленькой. Я перестала спрашивать о нем, когда поняла, что эти вопросы очень болезненны для мамы. Тем временем наши отношения с Мишей становились все более близкими. В конце концов мы с ним поженились, и у нас родилось трое детей. Однако даже появление внуков не смогло растопить ледяное сердце моей матери. Она совсем не интересовалась внучатами, почти демонстративно их игнорировала. Я даже никогда не осмеливалась просить ее о том, чтобы она присмотрела за моими детьми или как-то иначе помогла мне. Когда нам требовалась помощь, мы обращались к Мишиной маме, словно моей не существовало на свете. Всякий раз я очень расстраивалась.

— Невозможно заставить кого-то любить против воли, — утешал меня муж. — Может, со временем твоя мать изменит свое отношение к внукам.

Я тоже на это надеялась. Ведь говорят, что внуков обычно любят даже больше, чем детей. Но только не в мамином случае! Время шло, а ничего не менялось. Она никогда не спрашивала о моих детках, не интересовалась их проблемами. Когда я приходила к ней с внуками, начинала мне выговаривать и жаловаться, что плохо себя чувствует, а я совершенно некстати притащила с собой кучу орущей детворы. Потом маме стало еще хуже. Болезнь уничтожала ее медленно и безжалостно. Очередные операции помогали только на пару месяцев, потом опять появлялись метастазы. В конце концов врачи развели руками. Но мамино отношение ко мне и моим детям так и не изменилось. Похудевшая, измученная лечением, она стала еще озлобленней и продолжала постоянно терроризировать меня упреками и бесполезными, нравоучениями.

— Ну перестань плакать, уже ничего не изменишь, утешал меня Миша.

— Она хотела о чем-то поговорить со мной, — вспомнила я. — Но из этого ничего не вышло. Может быть, завтра… Однако до следующего утра мама не дожила. Вечером мне позвонили из больницы и сообщили, что она умирает. Когда я туда добралась, мать еще была в сознании. Она повернула ко мне измученное болью лицо. В уголках губ появилась слабая улыбка… От волнения я прослезилась. Взяла ее за руку, и она ответила слабым пожатием. Оно было еле ощутимым, но это так много для меня значило в этот последний момент…

Я сидела в больничном коридоре, тупо уставившись на домашние тапочки, в которых впопыхах выскочила из дому. Вдруг ко мне подошла медсестра. Она тихо произнесла:

— Извините…

— Да? — я подняла голову.

— С вами хотят поговорить. Ваша мама, когда еще была жива, просила меня сообщить этой женщине о своей смерти. Рядом с медсестрой стояла высокая стройная дама, седая, элегантно одетая. Я всегда полагала, что у нас нет ни родственников, ни знакомых, поэтому вопросительно посмотрела на странную незнакомку.

— Меня зовут Луиза Георгиевна. Разве мама не рассказала вам обо мне? — удивленно спросила она.

Я отрицательно покачала головой. Видно было, что женщина смущена и не знает, как начать разговор.

— Давайте выйдем, — предложила Луиза Георгиевна. — Мне нужно закурить.

Она курила одну сигарету за другой, видно, сильно волновалась. А затем рассказала мне шокирующую правду.

— Я познакомилась с вашей матерью в роддоме. Мы лежали в одной палате. Мой ребенок умер при родах, и врачи сказали, что у меня уже больше не будет детей. Я не находила себе места от горя. Так завидовала этой женщине, у которой родились сразу две здоровые и милые девчушки!

Мои брови удивленно поползли вверх. Я ничего не понимала, словно речь шла не обо мне и моей матери.

— А ваша мама выглядела такой несчастной, будто это не я, а она потеряла ребенка, — продолжала Луиза Георгиевна. — Она рассказала мне, что совершенно не знает, что ей делать дальше с двумя девочками. Даже не решилась сообщить своему мужу, что детей двое, так как он вообще не хотел ни одного!

Я предложила ей удочерить одну девочку. Сначала ваша мама и слышать не хотела. Но ее сумасшедший муж, узнав о близнецах, сказал, чтобы она не смела возвращаться с ними домой. Пусть, мол, делает что хочет со своими детьми.

И бедная женщина решилась на этот нелегкий шаг. Я удочерила девочку, а ему сказали, что второй ребенок умер. Мы договорились никогда не разглашать нашу тайну, но все это время поддерживали отношения. Рита еще не знает, что она не моя дочь.

Недавно ваша мама позвонила мне и попросила познакомить вас с сестрой. Она очень сожалела о своем поступке. Тем более что ее муж все равно бросил вас. Для меня это тоже нелегкий шаг, но я пообещала ей перед смертью, что вы с Ритой обязательно встретитесь. До меня с трудом доходил смысл сказанного. Я вспомнила свое детство — грустное, бедное и холодное. Только теперь поняла, почему все так было, и почувствовала огромную обиду, подумав о той тайне, которой мама не поделилась даже со мной. Этим она сделала несчастными и меня, и моих детей… Она боялась быть хорошей матерью и бабушкой, так и не простив себе того рокового шага.

— Встречалась ли мама когда-нибудь с Риточкой? — прошептала я.

— Никогда, — ответила женщина. — Мы обе считали, что так будет лучше. Только несколько дней назад она решила, что пора вам обеим сообщить правду. Ваша мама хотела, чтобы обе дочери стояли возле ее фоба.

Женщина замолчала, а я подумала о том, как на самом деле матери было тяжело жить столько лет с этой тайной. Выходит, она была не злой, а просто очень несчастной. Через несколько дней мы стояли у маминого фоба — я и моя сестра, которая, как выяснилось, все это время существовала на самом деле. Оказалось, мы с Маргаритой похожи как две капли воды. Рост, такие же русые волосы… Вот только глаза… В ее в глазах не было боли.